— Вижу, светошумовые гранаты тебе понравились, — усмехнулся Шершнев.
— Принято, так и поступим, — согласился командир спецназа. — Сейчас мы осмотрим дом со всех сторон. Если там еще есть окна, кому-то из вас придется их блокировать, на случай если они начнут в окна сигать. Людей у меня мало, поэтому мы все пойдем через дверь. Главное — успеть до темноты, а то потом если кто из «зверьков» из окружения вырвется, мы их в лесу не разыщем.
По окончании совещания все немедленно приступили к выполнению поставленных задач. Вернувшийся из разведки спецназовец сообщил, что других окон, кроме выходящих к сараям, у избы нет. Трое бойцов ползком выдвинулись к крыльцу дома. Снайпер остался в засаде, рыская оптикой по периметру. Александриков и Шершнев тоже по-пластунски выдвинулись на позиции к хозблоку мызы, изготовившись пресечь любые попытки покинуть дом через окно. Ракитин и Лада пока оставались в «штабе», расположенном в лощине. Связь держали с помощью портативных раций.
— Я сейчас вернусь, — улыбнулась Лада Ивану.
— Ты куда? — скорее по привычке осведомился он.
— У женщин свои секреты, — улыбнулась девушка. — А если серьезно, то просто писать хочу.
— Не уходи далеко, здесь опасно, — прошептал в ответ Ракитин.
— Я мигом, туда и обратно, — Лада нежно поцеловала Ивана в губы, на полусогнутых двинулась вдоль лощины и вскоре скрылась за поворотом. Ракитин ждал ее возвращения с нетерпением. Он чувствовал ответственность за судьбу этой хрупкой девушки, которая волею судьбы оказалась на волоске от гибели в веренице бандитских разборок. Если бы события развивались не столь стремительно, он, пожалуй, нашел бы время, чтобы поразмышлять над тем, что его связывает с Ладой. Просто симпатия, соединяющая страстных любовников, или более глубокие чувства, которые принято называть высокопарным словом «любовь».
— О чем задумался, детина? — игриво поинтересовалась Лада, вновь целуя Ивана в губы. Как и обещала, она вернулась довольно быстро.
— Да вот, размышляю о том, что если бы не Мадам с его безумными авантюрами, мы бы с тобой вряд ли встретились, — шепотом ответил Иван.
— А давай прямо здесь и сейчас, — в глазах девушки заискрились шальные огоньки.
Вместо ответа Иван прижал Ладу к себе и нежно поцеловал ее, откинув на лоб прикрывающую лицо маскировочную сетку.
— Как-нибудь в другой раз…
Иван вдруг услышал знакомый голос за спиной. Он обернулся и с удивлением увидел своего куратора — генерала Мягкова, одетого в маскировочный костюм. По правую руку от него стоял невозмутимый Шершнев с пистолетом, направленным в сторону Ракитина и Лады. Слева от Мягкова опирался на шест, предназначенный для пробы плотности грунта на болотах, незнакомый Ракитину человек в камуфляже, невысокий, с проседью и генеральской осанкой.
— Товарищ генерал, я не понимаю, что здесь происходит, — при появлении начальства Иван, потянув за собой Ладу, поднялся с земли, нервно отряхнул прилипшую грязь и ветки кустов черники. Краем глаза он покосился в сторону занимавшего позицию в папоротниках снайпера — тот тоже держал его на прицеле.
«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»,
А именно: смешать Россию с гнилью.
У белого одноэтажного здания поселковой школы, от которой до Кодорского ущелья, как говорится, рукой подать, сегодня, как и все годы с начала грузино-абхазского конфликта, не было видно ни одного подростка. Место строгого директора, некогда встречавшего учеников у входа перед началом уроков, теперь занимал часовой, а в самом здании располагалось офицерское общежитие.
В бывшей учительской, скорее напоминавшей «красный уголок», изменений было не столь много. Разве что на месте карты СССР теперь красовался портрет всеамериканского любимца Саакашвили, чья черная косая челка и усы-клякса «а-ля фюрер», пририсованные неизвестным умником, были испещрены дырочками от дротиков дартса. Пара дротиков торчала в породистом носу «розового» лидера. Да на столе, повидавшем на своем веку немало школьных тетрадей и классных журналов, возвышалась бутылка чачи в окружении нехитрой, но аппетитной закуски, добытой на местном рынке.
—…Нет, биджо, есть такие слова и понятия, которые с грузинского на русский не перевести, — покачал головой младший лейтенант Вахтанг Хачапуридзе.
— Да нет таких слов и понятий… Ваха, русский — это самый великий и могучий язык, на него все перевести можно, — улыбнулся в ответ капитан Синцов, разливая по стаканам абхазскую чачу.
Офицеры отдельного батальона российских миротворцев сегодня не несли боевое дежурство и могли позволить себе немного расслабиться. А в моменты отдыха разговоры нередко шли в русле острой темы межнациональных отношений. Вахтанг Хачапуридзе был из той породы грузин, которые не видели будущего своей страны без союза с Россией. Но российское гражданство он в свое время принял по куда более прозаической причине — ему нужно было кормить жену и троих детей, а сделать это на тбилисскую зарплату было физически невозможно. Так бывший прапорщик советской армии поступил на службу в российскую воинскую часть, расквартированную в Тбилиси. А после вывода российских войск из Грузии был переведен на службу в миротворческий корпус в зоне грузино-абхазского конфликта. И дослужился до младшего лейтенанта. Как и большинство простых грузин, он не понимал, что им делить с русскими, с которыми они столетиями жили бок о бок в мире и согласии.